Операция `Карантин` - Виталий Забирко

— И вам всего хорошего.

Стоя на тротуаре, Никита проводил взглядом удаляющуюся «волгу». Удивительный все-таки человек, Шуйбо. То ли анахронизм, то ли прообраз идеального руководителя, которому ничего, кроме работы, не надо. Единственный, кто без каких-либо усилий со своей стороны при смене всех правительств и чехарде ответственных лиц государства непоколебимо сидел в министерском кресле. Впрочем, вопрос о его смещении никогда и не стоял именно потому, что в кресле он как раз не рассиживался, а занимался делом. И дела вел весьма оперативно и добротно. Президента бы России такого…

Полынов вздохнул, повертел в руках полиэтиленовый пакет с галстуком и усмехнулся, вспомнив, какими глазами смотрели на пакет караульные в Министерстве обороны. Чуть взглядами не прожигали, будто там бомба для министра.

Перейдя на другую сторону улицы, Никита миновал небольшой дворик, заставленный иномарками, и вышел к четырнадцатому дому в Кривоколенном переулке. Если на Мясницкой улице фасады домов, что называется, блистали после реставрации, то до Кривоколенного переулка волна восстановительных работ не докатилась. Хоть и центр столицы, а все-таки задворки. Дом был старый, дореволюционной постройки, четырехэтажный, но все еще добротный, и, может быть, его как раз и не стоило реставрировать — чувствовался в нем этакий шарм конца девятнадцатого века. С виду вроде бы и непритязательное здание из серого, мрачноватого камня, без каких-либо архитектурных излишеств, но именно строгостью форм, соразмеренностью высоких этажей и больших окон оно производило впечатление. Реставрировать такой дом — все равно, что Венере Мелосской руки приделать. Особое внимание привлекал дворик сбоку дома — точнее не сам дворик, а решетчатая высокая ограда вокруг него, на которой разве что графского вензеля не хватало. Не дом, а картинка времен царской России. Еще бы дворника с бляхой на фартуке во двор — и можно историческое кино снимать.

Полынов прошел по мягкому от жары асфальту во дворик, поднялся на крыльцо и открыл массивную дверь. В лицо пахнуло сырой прохладой и атмосферой коммуналок тридцатых годов. Разве что щами и кошками не воняло — учреждение все-таки… Некогда обширный холл был перегорожен фанерными щитами, выкрашенными блекло-голубой краской, и теперь представлял собой узкий полутемный коридор, в конце которого с трудом угадывались обшарпанные, полустертые ступени лестничного пролета. Высоченный потолок терялся во мраке, и от этого коридор был похож на вход в лабиринт трехмерной компьютерной игры. В сторону лестницы дул сильный сквозняк, и конвекционный поток превращал коридор в подобие аэродинамической трубы — стоило на первом этаже случиться пожару, как весь дом в мгновение ока охватило бы пламя.

Никита направился к лестнице и здесь, в простенке, увидел шахту допотопного лифта, забранную крупноячеистой сеткой. Утлая кабина с деревянными дверями гармошкой подрагивала на сквозняке, словно ее знобило. В компьютерной игре подобная кабина могла оказаться ловушкой, отправляющей игрока не на следующий уровень, а в преисподнюю, в реальной же жизни столь древние подъемники имели обыкновение либо застревать между этажами, либо, обрывая трос, грохаться в подвал вместе с пассажирами.

Не желая испытывать судьбу, Никита пошел по лестнице. Но и такой подъем оказался не подарком. Во-первых, лестница с узкими ступенями была непривычно крутой, с наклоном никак не меньше шестидесяти градусов, и приходилось задирать колени чуть ли не до уровня пояса, а во-вторых, пространственное расположение пролетов в здании в такой степени дезориентировало восприятие окружающего, что сама лестница казалась химерической задачей по топологии из виртуальной реальности. Между первым и вторым этажами было почему-то три пролета, а между вторым и третьим — четыре, и когда Полынов наконец-таки взобрался на площадку третьего этажа, холл оказался не перед ним, как Никите представлялось, а в противоположной стороне. Так «потеряться» в пространстве человеку, наученному в спецшколе с боем проходить сложнейшие лабиринты с изменяемой конфигурацией, было абсолютно непростительно.

Никита недоуменно оглянулся назад, но по видимым глазу двум нижним пролетам лестницы, асимметрично зажатым между стенами, все равно ничего не понял.

— Я уже пять лет здесь работаю, а наша лестница по-прежнему для меня загадка, — услышал он.

В холле на подоконнике сидел бородатый парень лет тридцати, курил сигарету и насмешливо смотрел на Полынова. Был он в тенниске, потертых джинсах, кроссовках и производил впечатление этакого великовозрастного сорвиголовы, для которого что дать прикурить, что в морду врезать — все едино. Именно такие и идут в спасатели, и лучших специалистов, чем они, нет.

— И что, действительно за пять лет не разобрался, что к чему? — не поверил Никита.

— Не-а! — жизнерадостно сообщил парень. — Я лифтом пользуюсь. Поджилки трясутся, зато голова не болит, так как мозги сушить не надо.

Парень откровенно валял дурака, и это Никите понравилось. С такими контактными ребятами мгновенно находишь общий язык, и уже через пять минут чувствуешь себя так, будто всю жизнь их знал. Редкий тип людей — бесшабашных, немного хулиганистых, необязательных в мелочах — но именно они в серьезном деле никогда не подведут.

— Не подскажешь, как мне найти Беспалова Арсения Николаевича? — спросил Никита, подходя ближе.

Бородач посерьезнел, и первое впечатление о нем, как об отчаянном рубахе-парне, мгновенно улетучилось. Сразу стало понятно, что в обыденной жизни он вот такой — открытый да простецкий, но на работе абсолютно иной.

— Полынов? Никита? — неожиданно спросил он.

— Да… — несколько ошарашено ответил Никита.

— А я тот самый Беспалов. — Парень соскочил с подоконника и крепко пожал Полынову руку. — Сеня. Арсений Николаевич я только для Шуйбо. Он фамильярности не терпит.

Беспалов швырнул сигарету в урну и, подхватив Полынова под руку, увлек его в темный коридор.

— Идем, познакомлю с твоей бригадой.

Коридор был пошире, чем на первом этаже, но сумрака тут было больше, поскольку освещался коридор лишь рассеянным светом из комнат через пыльные окошки над высоченными закрытыми дверями. Наваждение компьютерной игры продолжалось — гулкие шаги по мозаичному полу отражались от невидимого во мраке потолка странным шорохом, будто там копошились потревоженные не ко времени летучие мыши. Для полной убедительности не хватало только плотоядно посверкивающих из темноты красных глаз нетопырей.

Беспалов распахнул одну из дверей и приглашающе махнул рукой.

— Прошу.

Полынов шагнул через порог, и мрачное очарование компьютерной игры кончилось. Словно он сделал шаг не в пространстве, а во времени, в мгновение ока перенесясь более чем на десятилетие назад в Институт молекулярной биологии в Пущино. Пройдя тамбур с душевыми кабинками и металлическими шкафами для одежды, Полынов вошел в лабораторию. Вытяжные шкафы, кварцевые лампы на стенах, длинный лабораторный стол, термостаты, микроскопы, двадцатилитровые бутыли с хлорамином и пергидролем, делительные воронки на штативах, микробюретки, бюксы с пептоноловым бульоном, чашки Петри с культурами микроорганизмов, реактивы… Сердце екнуло от внезапно нахлынувшей ностальгии. Какой же он дурак был, когда все это променял на спецшколу.